С лета 1858 до 3/1860 самый животрепещущий вопрос, беспокоивший всех
сторонников императора, заключался в том, как остановить Ии Наосукэ,
инициировавшего ансэйскую чистку, которая значительно проредила их ряды.
Ии не только посадил в тюрьму или казнил самых красноречивых ораторов и
самых искусных стратегов, но и приобрел союзников при императорском
дворе, а также добился одобрения императора для договора Харриса. Это
смелое, внезапное и, главное, успешное восстановление власти сёгуната
встревожило даже самых умеренных самураев. В последние дни своего
пребывания в Осака и Киото Сайго пытался заручиться поддержкой для
введения войск в императорскую столицу. В его отсутствие планы лоялистов
стали еще более радикальными. Вассалы Сацума начали говорить об
убийстве Ии, об изгнании с официальных постов всех его союзников при
императорском дворе и о требовании проведения полной реформы сёгуната.
Окубо, который в отсутствие Сайго стал лидером лоялистов Сацума,
обдумывал подобные планы и спрашивал совет у Сайго. В письме от
29/12/1858, доставленном Сайго во время его короткой остановки в Ямагава
по пути на Амамиосима, Окубо спрашивал у Сайго о том, что лоялистам
делать дальше. Насколько тщательно им следует координировать свою
стратегию с другими княжествами? Что, если главные члены их движения
будут арестованы или казнены? Несмотря на его посмертную репутацию
человека, способного на опрометчивые поступки, советы Сайго были
осторожными. Он хвалил преданность Окубо и своих соотечественников, но
призывал их не действовать поспешно и не растрачивать понапрасну свои
силы на нанесение удара без предварительного заключения союза с
самураями из других княжеств. Умереть, служа императору, было почетно,
но для того, чтобы служить императору, теперь требовались осторожность,
дальновидность и тщательное планирование. Совет Сайго оказался
разумным, и он помог осуществлению планов как самого Окубо, так и всех
сторонников императора. Вместо того чтобы нанести удар маленькой, плохо
организованной группой, Окубо теперь нацелился на то, чтобы склонить
Хисамицу и Тадаёси к тому, чтобы оказать поддержку императорскому дому.
Тихая дипломатия Окубо принесла свои плоды. 11/1859 Тадаёси,
предварительно посоветовавшись со своим отцом, совершил беспрецедентный
шаг, напрямую обратившись к Окубо и его группе лоялистов. В письме,
запечатанном его као, официальной подписью даймё, Тадаёси призывал своих
вассалов проявлять сдержанность и осторожность, но в то же время хвалил
их за высокий моральный дух. Он также призывал их стать «каменными
колоннами», поддерживающими государство, и защищать императорский двор.
Письмо было адресовано сэйтюси, или «преданным вассалам», и его
получатели превратили это обращение в свое название, начав называть себя
«Сэйтюгуми», или «группа преданных вассалов». Лоялисты ответили Тадаёси
клятвой на крови. Они согласились не действовать поспешно, но попросили
своего господина защищать императорский двор; укрепить оборону
княжества; заключить союз с Кумамото, Мито и Фукуи; вернуть из ссылки
Сайго. Несмотря на то что Сайго находился от них в сотнях миль,
«Сэйтюгуми» поместили его имя, Кикути Гэнго, в самое начало своего
списка. Кроме того, Окубо заверил Тадаёси, что они действуют,
руководствуясь его идеями.
Признание Тадаёси «Сэйтюгуми» стало
следствием коренного пересмотра его отцом Хисамицу своего отношения к
внутренней политике княжества. Как и его единокровный брат Нариакира,
Хисамицу был озлоблен их спором из-за наследования и, вполне
естественно, испытывал недоверие к союзникам своего недавнего
противника. Однако он также понимал важность внутреннего единства
княжества и продвижения талантливых реформаторов из фракции своего
единокровного брата. В конце 1859 года Хисамицу дал понять, что он готов
принять сторонников Нариакира. Он отправил в отставку одного из
старейшин, Симадзу Бунго, который давно был мишенью для фракции
Нариакира, и назначил Симадзу Симоса, сторонника Нариакира, главой
совета старейшин княжества. Схожие изменения произошли и на менее
высоких уровнях. Кроме того, Хисамицу постепенно начал проявлять более
теплое отношение к позиции Нариакира во внешней политике и медленно
склонялся к открытой поддержке императора. Описывая эти перемены
12/1859, Окубо сообщил Сайго, что он может быть возвращен на родину уже
ближайшей весной. Сайго был рад это услышать и сожалел только о том, что
до сих пор находится в ссылке, лишенный возможности служить своему
княжеству и императору. Следующий год принес ему еще лучшие новости.
3/3/1860 кортеж Ии Наосукэ был внезапно атакован отрядом самураев,
которые застрелили его, а затем отрубили ему голову. Большинство
самураев были вассалами княжества Мито, но главный участник из Сацума,
Аримура Дзисаэмон, был младшим братом старого друга Сайго Каэда Нобуёси.
Несмотря на смертельное ранение, Аримура отличился тем, что сбежал с
головой Ии. Агенты сёгуната в конечном итоге вернули голову, но убийство
Ии ошеломило администрацию сёгуната. Лидер сёгуната был убит средь бела
дня на одной из центральных улиц столицы. На протяжении нескольких
месяцев сёгунат отказывался признавать, что Ии мертв. Хотя феодальные
дома достаточно часто не объявляли публично о смерти своего лидера до
тех пор, пока не будут урегулированы все вопросы, связанные с
наследованием, дело Ии породило совершено особые проблемы. В ответ на
повторяющиеся запросы западных дипломатов сёгунат отвечал, что Ии был
ранен и его состояние остается неизменным. Поскольку Ии был убит
публично, дипломаты встречали эту отговорку с едва скрываемой усмешкой.
Значительно серьезней было то, что убийство Ии создало вакуум власти. Он
был единоличным организатором восстановления авторитета сёгунской
власти. После его смерти никто из административного аппарата сёгуната не
хотел настаивать на своем главенствующем положении, особенно ввиду
угрозы насилия со стороны лоялистов. Разбитый и потерянный, сёгунат
ощупью пробирался в направлении компромисса. Ослабление сёгуната и
смена настроения Хисамицу, казалось бы, предвещали скорое возвращение
Сайго, который с нетерпением ожидал новостей, надеясь получить письмо с
прощением. «Я узнавал о состоянии дел в мире, — писал он Окубо и Идзити
Садака 7/11/1860, — дожидаясь быстроходных судов, и был рад узнать, что
ситуация постепенно изменяется в сторону справедливости». Сайго
по-прежнему испытывал беспокойство по поводу призрака западного
империализма. «Если не произойдет радикальных изменений, то очень скоро
мы будем порабощены и растоптаны, как Китай», — заявлял он. Но
прекращение ансэйской чистки позволяло предположить, что страна движется
в правильном направлении.
Мечта Сайго об амнистии осталась
неосуществленной: прощение не пришло. Его собственное княжество было
согласно на то, чтобы позволить ему пребывать в изоляции и забвении. В
последние месяцы 1860 года его надежда медленно улетучилась, а 1/1861
начался третий год его изгнания. Столкнувшись с перспективой, как ему
казалось, бесконечной ссылки, Сайго Задумался над тем, где же находится
его дом. 4/3/1861 он написал сердечное письмо своим друзьям. Он
поблагодарил их за энергичные и настойчивые попытки получить для него
прощение и далее признавал себя недостойным их усилий. Однако теперь
пришло время признать поражение. Ему не суждено в скором времени
вернуться на родину. С тяжелым сердцем он заявил о том, что «становится
островитянином». Сайго также огорошил своих друзей новостями личного
плана. «Здесь, в глуши, я совершил нечто неуместное, — писал он. —
...Мой сын родился 2/1/1861». Друзья Сайго в Кагосима, несомненно, были
потрясены: Сайго ничего не писал им ни о своей жене, ни о ее
беременности. В письмах Сайго не было никаких указаний на то, что его
жизнь на Амамиосима наполнена каким-то иным содержанием, кроме простого
выживания. Этим письмом Сайго открыл, что он вел тайную жизнь. Продолжая
отчаянно бороться за свое возвращение на большую землю, он в то же
время все глубже втягивался в дела острова. Он женился на местной
девушке, по имени Айгана, происходившей из влиятельной семьи, и
обзавелся домашним хозяйством. Он стал интересоваться островной
политикой и установил прочные дружеские отношения с местным чиновником
Току Фудзинага и сацумским самураем Коба Дэннаи, который служил на
острове цензором (мэиукэ). Он завел семью и стал заметной фигурой в
жизни местного сообщества.
Детали жизни Сайго на Амамиосима
остаются для нас тайной. Сайго мало писал о времени, проведенном в
ссылке, своим друзьям из Кагосима, и до нас не дошло ни одного письма за
период с 4/3/1861 до 27/3/1862. Ничего не известно и о его письмах,
адресованных Айгане, которая, судя по всему, была неграмотной. Сайго
активно переписывался с Току и Коба, но их переписка началась только
после того, как он покинул Амамиосима. Существуют многочисленные истории
о жизни Сайго в ссылке, но большинство из них были сформированы
десятилетиями пересказов и новых интерпретаций. Согласно местной
легенде, Сайго без устали защищал слабых и обездоленных от тирании
порочных чиновников. Он превратил коррумпированных, бессердечных
администраторов в добродетельных лидеров и освободил угнетенных.
Человеколюбивый и милосердный, он был добрым и щедрым со всеми.
Бескорыстный и принципиальный, он в одиночку улучшил повседневную жизнь
на острове. Эти островные легенды, как и многие другие продукты
народного мифотворчества, позволяют предположить, что реальные
достоинства Сайго были преувеличены сверх всякой меры его последующей
славой.
Хотя количество надельных источников сильно ограничено, у
нас все же есть возможность собрать фрагментарный отчет о жизни Сайго в
ссылке. Несмотря на то что изначально Сайго испытывал отвращение к
населяющим остров «волосатым китайцам», постепенно он втянулся в
деревенскую жизнь. Его первыми знакомыми стали деревенские дети, которые
попросили Сайго стать их учителем. Сайго старался сохранять
высокомерие, но был слишком очарован детьми, чтобы ответить им отказом.
Завербовав Сайго в качестве учителя, дети высветили скрытую грань его
натуры. Сайго был не только физически мощным фехтовальщиком, но и
добросердечным школьным наставником. Под суровым внешним фасадом
скрывался добрый и скромный человек. В результате общения с местными
детьми Сайго потерял, возможно, невольно, свою броню мрачного стоицизма.
Преобразившись
из озлобленного и молчаливого ссыльного в радушного соседа, Сайго сразу
же стал значительно более привлекательной фигурой. Хотя, возможно,
Сайго и недотягивал до образа героя из местной легенды, все равно был
слишком совестливым и сострадательным человеком, чтобы остаться
равнодушным к бедности крестьян и деспотичности управления островом. С
первых месяцев своего пребывания на Амамиосима, когда Сайго все еще
жаловался на то, что островитяне отвратительны, как ядовитые змеи, он
делился с ними личными запасами продовольствия. Он спорил с местными
чиновниками по поводу каждого аспекта своего содержания, включая ведра,
растительное масло и специи. Эта нехарактерная для него мелочность
объяснялась тем, что он раздавал большую часть своего рациона.
Когда
депрессия Сайго улетучилась, представители местной элиты начали
рассматривать его как привлекательного потенциального зятя. Как самурай с
главных островов, Сайго на Амамиосима тоже обладал элитным статусом. Он
был ссыльным, но не преступником и продолжал получать жалованье из
казначейства княжества. Брачный союз с самураем с главных островов мог
повысить статус и благосостояние любой семьи на Амамиосима. Однако на
подобные браки существовали строгие ограничения. Княжество признавало
брак действительным только на период пребывания своего самурая на
острове; как только самурай возвращался на главные острова, он мог
жениться вновь, без предварительного развода. Более того, «островная
жена» не имела права покидать свой остров. Ее статус простолюдинки
оставался неизменным. Если в браке рождались дети, они объявлялись
наследниками по отцовской линии и, следовательно, считались
полноправными подданными своего княжества. Когда дети, мальчики или
девочки, становились достаточно взрослыми, чтобы покинуть свою мать, их
могли перевезти на главные острова, чтобы воспитывать в семье отца.
Таким образом, для женщины перспектива такого брака была необычайно
мрачной: материнство часто означало приговор к изоляции и одиночеству.
Но решения о браках в Японии принимались семьями, а не отдельными
личностями. Излишне говорить, что в данном случае семья невесты получала
от брака огромные выгоды.
Согласно устной традиции, Сайго не
хотел брать себе «островную жену», но в конечном итоге поддался уговорам
своих друзей с острова. 11/1859 он заключил формальный брак с Отома
Канэ, более известной по своему прозвищу Айгана. Невеста Сайго была
родом из боковой ветви семьи Рю, могущественного местного клана. Семья
Рю считала основателем своего рода Минамото Тамэтомо, придворного
аристократа двенадцатого века и дальнего родственника первого японского
сегуна. Это была экстравагантная и почти невероятная генеалогия, но кем
бы ни были в действительности их предки, семья Рю была богатой и
могущественной. В главной резиденции Рю в Тацуто насчитывалось более
семидесяти слуг и рабов. Однако сама Айгана росла в значительно более
скромных условиях. Родившись в 1837 году, она потеряла отца в пятилетнем
возрасте, и главенство в семье перешло к ее дяде. Хотя ее семья далеко
не бедствовала, согласно местной легенде Айгана плела одежду из
пальмового волокна, чтобы помочь семье. Первая встреча Сайго и Айганы
стала темой многих противоречащих друг другу легенд. Если в одних
версиях их встреча была организована, то в других она произошла
случайно, на окраине Тацуго. Почти все версии сходятся на том, что
Айгана была достаточно красива, с черными как смоль волосами и
искрящимися глазами. Но в то же время она, несомненно, являлась
продуктом своей культуры — неграмотной женщиной с татуированными руками.
В любых других обстоятельствах, кроме ссылки, она была бы неподходящей
женой для Сайго.
Отношения между Сайго и Айганой являются темой
многих легенд и спекуляций. Сам Сайго был крайне немногословен в
отношении своей «островной жены». Он ничего не писал о ней своим друзьям
на главных островах. Во многих отношениях Айгана заставляла его
испытывать неловкость, поскольку, несмотря на свою красоту и скромность,
она тем не менее была островитянкой. Сайго, по своим собственным
словам, женился на «волосатой китаянке». Даже находясь на пике своей
политической власти, Сайго не предпринимал никаких усилий для того,
чтобы перевезти Айгану на главные острова. Она была его заморским
увлечением, не подходящим для метрополии. Однако иронично и трагично то,
что Сайго наслаждался жизнью с Айганой и их ребенком. Их семья, писал
он позднее, была для него источником большого счастья. В своем письме
Коба, написанном в 1862 году, он сожалел о том, что слишком много думал о
политике своего княжества, когда жил на острове. Это делало его
вспыльчивым, в то время как ему следовало жить в мире и покое.
Если
в отношении своей жены Сайго испытывал противоречивые чувства, то его
местные друзья, Коба и Току, не вызывали у него подобного внутреннего
конфликта. Коба был уроженцем Кагосима, с детства знавшим Сайго и Окубо.
Он добился успеха как ученый и открыл академию в Кагосима, прежде чем
получить пост в представительстве своего княжества в Осака. Когда Сайго
был сослан на Амамиосима, Окубо вместе с другими друзьями добился
назначения Коба на остров в качестве мэцукэ, официального цензора,
осуществлявшего полицейский надзор. Как инспектор, Коба имел влияние на
местных чиновников, благодаря чему мог обеспечить физическое
благосостояние Сайго. Согласно устной традиции, Сайго и Коба были
неутомимыми борцами с деспотичными местными порядками, главным
защитником которых был управляющий островом Сагара Какухэй. Какими бы ни
были их первоначальные отношения, Коба стал одним из самых близких
друзей Сайго, с которым он делился тем, что оставалось неизвестным даже
лучшим его друзьям с главных островов: счастьем, пережитым им в ссылке, и
отвращением к осуществляемой на острове политике княжества.
Току
Фудзинага родился на Амамиосима, в деревушке Кадо, расположенной
неподалеку от Тацуго. Он служил начальником полиции округа Тацуго и
через свою жену являлся дальним родственником Айганы. Току и Сайго имели
родственные души. Согласно местной традиции, Току славился своей
честностью и силой характера. Хотя его должность предоставляла ему массу
возможностей для личного обогащения, он жил скромно, полностью посвящая
себя местным делам. Позднее он был переведен в округ Укэн, на южной
оконечности Амамиосима, где его главным достижением стало строительство
деревянного моста через небольшую речушку, разделявшую деревни Такэн и
Юван. Как и Сайго, Току был неподкупным, потому что он не испытывал
интереса к материальным благам: Току и Сайго наслаждались простыми
удовольствиями, которые приносили им охота и рыбалка. Как и в случае с
Коба, начальная фаза отношений Сайго и Току не задокументирована, но
Току также заслужил глубочайшее доверие Сайго. После возвращения на
главные острова Сайго поручил Току присматривать за своей женой и
детьми. Сайго чувствовал себя комфортно, демонстрируя Току как свое
общественное, так и частное лицо. Например, в одном из писем он
советовал Току, на каком острове чиновникам можно верить, рассказывал,
как сильно он тоскует по своим детям, делился слухами об одном островном
романе. Сайго доверил Току определяющий конфликт своей жизни: он хотел
быть великим и преданным слугою государства и в то же время вести тихую
жизнь, занимаясь рыбной ловлей с друзьями.
Сегодня в Тацуго есть
реконструкция дома Сайго, построенного для его семьи. Согласно Рю
Масака, дом, владельцем которого является один из потомков Айганы, стоит
на том же месте, и при его возведении были использованы оригинальные
столбы. В письмах Сайго не упоминается его дом, но устная традиция
Амамиосима повествует нам следующее: хотя к концу 1861 года Сайго имел
на Амамиосима семью, учеников и близких друзей, а сам остров стал для
него вторым домом, по его жилищу это было незаметно. Стремясь к
уединению, Сайго изначально выбрал себе дом, расположенный на самой
окраине Тацуго, или, точнее, на территории соседней деревушки Кобама. В
1859 году это было идеальное место для сердитого ссыльного холостяка.
Однако в 1861-м Сайго пришлось еще раз вернуться к вопросу выбора дома.
Поскольку теперь он был семейным человеком, дом в деревне казался более
подходящим местом жительства для его жены и ребенка. В конце 1861 года
Сайго, с помощью семьи Рю, занялся строительством нового дома,
расположенного в самом центре Тацуго. По местным стандартам это был
достаточно солидный дом: высокая соломенная крыша, под которой
размещались две комнаты общей площадью около четырехсот квадратных
футов. 20/11/1861 строительство дома было завершено, и Сайго посадил в
саду памятное вишневое дерево. Вечером вся деревня собралась у него
дома, чтобы отпраздновать новоселье. Тон единственного сохранившегося
письма Сайго 1861 года подтверждает эту историю. В нем Сайго благодарил
Окубо за то, что он старается получить для него прощение, но в то же
время просил его признать свое поражение. Сайго не только примирился со
ссылкой, но также начал демонстрировать некоторые признаки гордости за
культуру Амамиосима. К письму он приложил образец копченой свинины,
приготовленной по местному рецепту, и просил Окубо высказать о нем свое
мнение. В этом письме Сайго очень похож на человека, который готов
построить новый дом для своей новой семьи.
В начале 1862 года
Сайго получил поразительную новость о том, что его вызывают обратно в
Кагосима. Это было то, на что он так надеялся, но новость пришла уже
после того, как он оставил всякую надежду на возвращение. До нас не
дошло никаких письменных свидетельств современников, которые описывали
бы чувства Сайго, но из более поздних документов становится ясно, что он
покидал Амамиосима, испытывая смешанные эмоции. Сайго был изгнан на
край земли, но здесь он нашел друзей, семью и общество. Сайго было бы
непросто объяснить своим друзьям с главных островов, что на Амамиосима
он чувствовал себя счастливым, поскольку для них Амамиосима мало чем
отличался от колонии для каторжников. Однако позднее Сайго поделился
этими чувствами с товарищами по ссылке, когда написал Току следующие
слова: «Я никогда не забуду о том, с какой добротой относились ко мне
островитяне, оказавшие мне самый теплый прием». Сайго был верен своему
слову, Хотя его друзья с главных островов вряд ли смогли бы по
достоинству оценить пережитый им опыт, он с гордостью писал о ссылке. По
возвращении в Кагосима он сменил имя, чтобы оно напоминало о времени,
проведенном в изгнании. Теперь он подписывал свои письма Осима Санэмон:
осима по-японски «остров», сан (три) — количество лет, проведенных в
ссылке, а эмон — это стандартный суффикс для мужских имен. Сайго не
забыл и о трудностях своих недавних соседей. В 1864 году он подал
петицию в правительство княжества об отмене монополии на торговлю
сахаром. В 1873-м он составил новое предложение, на этот раз для
министра финансов нового правительства Мэйдзи. Даже находясь на пике
своей политической карьеры, Сайго с теплотою вспоминал годы, проведенные
в ссылке. В 1869 году он написал Току, что раздумывает о том, чтобы
уйти в отставку и, вернувшись на Амамиосима, провести здесь остаток
своей жизни.
Ссылка Сайго на Амамиосима вскрыла центральную
дилемму в его жизни. Он был движим острейшим чувством долга и
убежденностью в том, что ему суждено совершить великие дела. Сайго
открыто стремился к преобразованию Японии, но политическая власть и
связанные с нею привилегии не доставляли ему особого удовольствия, и
наибольшую радость он получал от простых развлечений. Самые счастливые
моменты в его жизни, как в Кагосима, так и в ссылке, наступали после
того, как он надевал сплетенные своими руками сандалии и отправлялся с
друзьями на охоту или рыбалку. Эти противоречивые пристрастия делали
Сайго крайне привлекательным политическим лидером: он владел властью, не
проявляя к ней почти никакого личного интереса. Однако тот же самый
внутренний конфликт делал его жизнь необычайно сложной. Не существовало
такого места, где он мог бы найти для себя мир и спокойствие.С лета 1858
до 3/1860 самый животрепещущий вопрос, беспокоивший всех сторонников
императора, заключался в том, как остановить Ии Наосукэ, инициировавшего
ансэйскую чистку, которая значительно проредила их ряды. Ии не только
посадил в тюрьму или казнил самых красноречивых ораторов и самых
искусных стратегов, но и приобрел союзников при императорском дворе, а
также добился одобрения императора для договора Харриса. Это смелое,
внезапное и, главное, успешное восстановление власти сёгуната
встревожило даже самых умеренных самураев. В последние дни своего
пребывания в Осака и Киото Сайго пытался заручиться поддержкой для
введения войск в императорскую столицу. В его отсутствие планы лоялистов
стали еще более радикальными. Вассалы Сацума начали говорить об
убийстве Ии, об изгнании с официальных постов всех его союзников при
императорском дворе и о требовании проведения полной реформы сёгуната.
Окубо, который в отсутствие Сайго стал лидером лоялистов Сацума,
обдумывал подобные планы и спрашивал совет у Сайго. В письме от
29/12/1858, доставленном Сайго во время его короткой остановки в Ямагава
по пути на Амамиосима, Окубо спрашивал у Сайго о том, что лоялистам
делать дальше. Насколько тщательно им следует координировать свою
стратегию с другими княжествами? Что, если главные члены их движения
будут арестованы или казнены? Несмотря на его посмертную репутацию
человека, способного на опрометчивые поступки, советы Сайго были
осторожными. Он хвалил преданность Окубо и своих соотечественников, но
призывал их не действовать поспешно и не растрачивать понапрасну свои
силы на нанесение удара без предварительного заключения союза с
самураями из других княжеств. Умереть, служа императору, было почетно,
но для того, чтобы служить императору, теперь требовались осторожность,
дальновидность и тщательное планирование.
Совет Сайго оказался
разумным, и он помог осуществлению планов как самого Окубо, так и всех
сторонников императора. Вместо того чтобы нанести удар маленькой, плохо
организованной группой, Окубо теперь нацелился на то, чтобы склонить
Хисамицу и Тадаёси к тому, чтобы оказать поддержку императорскому дому.
Тихая дипломатия Окубо принесла свои плоды. 11/1859 Тадаёси,
предварительно посоветовавшись со своим отцом, совершил беспрецедентный
шаг, напрямую обратившись к Окубо и его группе лоялистов. В письме,
запечатанном его као, официальной подписью даймё, Тадаёси призывал своих
вассалов проявлять сдержанность и осторожность, но в то же время хвалил
их за высокий моральный дух. Он также призывал их стать «каменными
колоннами», поддерживающими государство, и защищать императорский двор.
Письмо было адресовано сэйтюси, или «преданным вассалам», и его
получатели превратили это обращение в свое название, начав называть себя
«Сэйтюгуми», или «группа преданных вассалов». Лоялисты ответили Тадаёси
клятвой на крови. Они согласились не действовать поспешно, но попросили
своего господина защищать императорский двор; укрепить оборону
княжества; заключить союз с Кумамото, Мито и Фукуи; вернуть из ссылки
Сайго. Несмотря на то что Сайго находился от них в сотнях миль,
«Сэйтюгуми» поместили его имя, Кикути Гэнго, в самое начало своего
списка. Кроме того, Окубо заверил Тадаёси, что они действуют,
руководствуясь его идеями.
Признание Тадаёси «Сэйтюгуми» стало
следствием коренного пересмотра его отцом Хисамицу своего отношения к
внутренней политике княжества. Как и его единокровный брат Нариакира,
Хисамицу был озлоблен их спором из-за наследования и, вполне
естественно, испытывал недоверие к союзникам своего недавнего
противника. Однако он также понимал важность внутреннего единства
княжества и продвижения талантливых реформаторов из фракции своего
единокровного брата. В конце 1859 года Хисамицу дал понять, что он готов
принять сторонников Нариакира. Он отправил в отставку одного из
старейшин, Симадзу Бунго, который давно был мишенью для фракции
Нариакира, и назначил Симадзу Симоса, сторонника Нариакира, главой
совета старейшин княжества. Схожие изменения произошли и на менее
высоких уровнях. Кроме того, Хисамицу постепенно начал проявлять более
теплое отношение к позиции Нариакира во внешней политике и медленно
склонялся к открытой поддержке императора. Описывая эти перемены
12/1859, Окубо сообщил Сайго, что он может быть возвращен на родину уже
ближайшей весной. Сайго был рад это услышать и сожалел только о том, что
до сих пор находится в ссылке, лишенный возможности служить своему
княжеству и императору.
Следующий год принес ему еще лучшие
новости. 3/3/1860 кортеж Ии Наосукэ был внезапно атакован отрядом
самураев, которые застрелили его, а затем отрубили ему голову.
Большинство самураев были вассалами княжества Мито, но главный участник
из Сацума, Аримура Дзисаэмон, был младшим братом старого друга Сайго
Каэда Нобуёси. Несмотря на смертельное ранение, Аримура отличился тем,
что сбежал с головой Ии. Агенты сёгуната в конечном итоге вернули
голову, но убийство Ии ошеломило администрацию сёгуната. Лидер сёгуната
был убит средь бела дня на одной из центральных улиц столицы. На
протяжении нескольких месяцев сёгунат отказывался признавать, что Ии
мертв. Хотя феодальные дома достаточно часто не объявляли публично о
смерти своего лидера до тех пор, пока не будут урегулированы все
вопросы, связанные с наследованием, дело Ии породило совершено особые
проблемы. В ответ на повторяющиеся запросы западных дипломатов сёгунат
отвечал, что Ии был ранен и его состояние остается неизменным. Поскольку
Ии был убит публично, дипломаты встречали эту отговорку с едва
скрываемой усмешкой. Значительно серьезней было то, что убийство Ии
создало вакуум власти. Он был единоличным организатором восстановления
авторитета сёгунской власти. После его смерти никто из административного
аппарата сёгуната не хотел настаивать на своем главенствующем
положении, особенно ввиду угрозы насилия со стороны лоялистов. Разбитый и
потерянный, сёгунат ощупью пробирался в направлении компромисса.
Ослабление
сёгуната и смена настроения Хисамицу, казалось бы, предвещали скорое
возвращение Сайго, который с нетерпением ожидал новостей, надеясь
получить письмо с прощением. «Я узнавал о состоянии дел в мире, — писал
он Окубо и Идзити Садака 7/11/1860, — дожидаясь быстроходных судов, и
был рад узнать, что ситуация постепенно изменяется в сторону
справедливости». Сайго по-прежнему испытывал беспокойство по поводу
призрака западного империализма. «Если не произойдет радикальных
изменений, то очень скоро мы будем порабощены и растоптаны, как Китай», —
заявлял он. Но прекращение ансэйской чистки позволяло предположить, что
страна движется в правильном направлении.
Мечта Сайго об
амнистии осталась неосуществленной: прощение не пришло. Его собственное
княжество было согласно на то, чтобы позволить ему пребывать в изоляции и
забвении. В последние месяцы 1860 года его надежда медленно
улетучилась, а 1/1861 начался третий год его изгнания. Столкнувшись с
перспективой, как ему казалось, бесконечной ссылки, Сайго Задумался над
тем, где же находится его дом. 4/3/1861 он написал сердечное письмо
своим друзьям. Он поблагодарил их за энергичные и настойчивые попытки
получить для него прощение и далее признавал себя недостойным их усилий.
Однако теперь пришло время признать поражение. Ему не суждено в скором
времени вернуться на родину. С тяжелым сердцем он заявил о том, что
«становится островитянином». Сайго также огорошил своих друзей новостями
личного плана. «Здесь, в глуши, я совершил нечто неуместное, — писал
он. — ...Мой сын родился 2/1/1861». Друзья Сайго в Кагосима, несомненно,
были потрясены: Сайго ничего не писал им ни о своей жене, ни о ее
беременности. В письмах Сайго не было никаких указаний на то, что его
жизнь на Амамиосима наполнена каким-то иным содержанием, кроме простого
выживания. Этим письмом Сайго открыл, что он вел тайную жизнь. Продолжая
отчаянно бороться за свое возвращение на большую землю, он в то же
время все глубже втягивался в дела острова. Он женился на местной
девушке, по имени Айгана, происходившей из влиятельной семьи, и
обзавелся домашним хозяйством. Он стал интересоваться островной
политикой и установил прочные дружеские отношения с местным чиновником
Току Фудзинага и сацумским самураем Коба Дэннаи, который служил на
острове цензором (мэиукэ). Он завел семью и стал заметной фигурой в
жизни местного сообщества.
Детали жизни Сайго на Амамиосима
остаются для нас тайной. Сайго мало писал о времени, проведенном в
ссылке, своим друзьям из Кагосима, и до нас не дошло ни одного письма за
период с 4/3/1861 до 27/3/1862. Ничего не известно и о его письмах,
адресованных Айгане, которая, судя по всему, была неграмотной. Сайго
активно переписывался с Току и Коба, но их переписка началась только
после того, как он покинул Амамиосима. Существуют многочисленные истории
о жизни Сайго в ссылке, но большинство из них были сформированы
десятилетиями пересказов и новых интерпретаций. Согласно местной
легенде, Сайго без устали защищал слабых и обездоленных от тирании
порочных чиновников. Он превратил коррумпированных, бессердечных
администраторов в добродетельных лидеров и освободил угнетенных.
Человеколюбивый и милосердный, он был добрым и щедрым со всеми.
Бескорыстный и принципиальный, он в одиночку улучшил повседневную жизнь
на острове. Эти островные легенды, как и многие другие продукты
народного мифотворчества, позволяют предположить, что реальные
достоинства Сайго были преувеличены сверх всякой меры его последующей
славой. Хотя количество надельных источников сильно ограничено, у нас
все же есть возможность собрать фрагментарный отчет о жизни Сайго в
ссылке. Несмотря на то что изначально Сайго испытывал отвращение к
населяющим остров «волосатым китайцам», постепенно он втянулся в
деревенскую жизнь. Его первыми знакомыми стали деревенские дети, которые
попросили Сайго стать их учителем. Сайго старался сохранять
высокомерие, но был слишком очарован детьми, чтобы ответить им отказом.
Завербовав Сайго в качестве учителя, дети высветили скрытую грань его
натуры. Сайго был не только физически мощным фехтовальщиком, но и
добросердечным школьным наставником. Под суровым внешним фасадом
скрывался добрый и скромный человек. В результате общения с местными
детьми Сайго потерял, возможно, невольно, свою броню мрачного стоицизма. Преобразившись
из озлобленного и молчаливого ссыльного в радушного соседа, Сайго сразу
же стал значительно более привлекательной фигурой. Хотя, возможно,
Сайго и недотягивал до образа героя из местной легенды, все равно был
слишком совестливым и сострадательным человеком, чтобы остаться
равнодушным к бедности крестьян и деспотичности управления островом. С
первых месяцев своего пребывания на Амамиосима, когда Сайго все еще
жаловался на то, что островитяне отвратительны, как ядовитые змеи, он
делился с ними личными запасами продовольствия. Он спорил с местными
чиновниками по поводу каждого аспекта своего содержания, включая ведра,
растительное масло и специи. Эта нехарактерная для него мелочность
объяснялась тем, что он раздавал большую часть своего рациона. Когда
депрессия Сайго улетучилась, представители местной элиты начали
рассматривать его как привлекательного потенциального зятя. Как самурай с
главных островов, Сайго на Амамиосима тоже обладал элитным статусом. Он
был ссыльным, но не преступником и продолжал получать жалованье из
казначейства княжества. Брачный союз с самураем с главных островов мог
повысить статус и благосостояние любой семьи на Амамиосима. Однако на
подобные браки существовали строгие ограничения. Княжество признавало
брак действительным только на период пребывания своего самурая на
острове; как только самурай возвращался на главные острова, он мог
жениться вновь, без предварительного развода. Более того, «островная
жена» не имела права покидать свой остров. Ее статус простолюдинки
оставался неизменным. Если в браке рождались дети, они объявлялись
наследниками по отцовской линии и, следовательно, считались
полноправными подданными своего княжества. Когда дети, мальчики или
девочки, становились достаточно взрослыми, чтобы покинуть свою мать, их
могли перевезти на главные острова, чтобы воспитывать в семье отца.
Таким образом, для женщины перспектива такого брака была необычайно
мрачной: материнство часто означало приговор к изоляции и одиночеству.
Но решения о браках в Японии принимались семьями, а не отдельными
личностями. Излишне говорить, что в данном случае семья невесты получала
от брака огромные выгоды. Согласно устной традиции, Сайго не хотел
брать себе «островную жену», но в конечном итоге поддался уговорам своих
друзей с острова. 11/1859 он заключил формальный брак с Отома Канэ,
более известной по своему прозвищу Айгана. Невеста Сайго была родом из
боковой ветви семьи Рю, могущественного местного клана. Семья Рю считала
основателем своего рода Минамото Тамэтомо, придворного аристократа
двенадцатого века и дальнего родственника первого японского сегуна. Это
была экстравагантная и почти невероятная генеалогия, но кем бы ни были в
действительности их предки, семья Рю была богатой и могущественной. В
главной резиденции Рю в Тацуто насчитывалось более семидесяти слуг и
рабов. Однако сама Айгана росла в значительно более скромных условиях.
Родившись в 1837 году, она потеряла отца в пятилетнем возрасте, и
главенство в семье перешло к ее дяде. Хотя ее семья далеко не
бедствовала, согласно местной легенде Айгана плела одежду из пальмового
волокна, что
Главная | 
