Успех хайхан тикэн заложил фундамент
современного японского государства. Какие бы проблемы ни лежали впереди,
олигархи Мэйдзи больше не боялись, что непокорные даймё свергнут власть
центрального правительства. Это новое чувство внутренней безопасности
позволило олигархам обратить свое внимание на давно назревшие проблемы
во внешних отношениях. Унизительно неравноправные договоры подорвали
легитимность сёгуната, и лидеры Мэйдзи хотели поскорее начать процесс их
пересмотра. Ивакура давно выступал за отправку на Запад дипломатической
миссии, но откладывал эти планы из-за внутренних проблем. Окубо и Иноуэ
Каору, быстро набиравшие авторитет в министерстве финансов, были
особенно заинтересованы в пересмотре договоров ввиду настоятельной
потребности в реформе тарифов. Кидо изначально не испытывал особого
интереса к дипломатической миссии, но его заинтриговала идея
общеобразовательного тура по Европе и Америке. Несмотря на эти несколько
расходящиеся программы, существовал общий консенсус по поводу того, что
посольство высокого ранга должно посетить главные западные державы.
Самые большие трудности возникли с определением членства, и
потребовалось несколько месяцев на то, чтобы разобраться с тем, кто
покинет страну, кто останется и какими правами будут обладать делегаты.
К
9/1871 олигархи согласились с тем, что Ивакура должен возглавить
миссию, как полномочный посол. Его будут сопровождать четыре вице-посла,
в том числе Кидо, Окубо и Ито Хиробуми, бывший самурай из Тёсю, который
посетил Англию в 1863 году. Посольство также включало огромный штат
помощников, более сорока человек, которым было поручено изучать западные
институты.
Отбытие такого большого количества ключевых
чиновников создавало угрожающую перспективу административного хаоса,
поэтому посольство и временное правительство договорились ограничить
свои действия. Посольство отправлялось на Запад, чтобы изучить и оценить
западные институты «с целью их последующей адаптации и внедрения в
Японии». Оно также было уполномочено вести предварительные консультации о
пересмотре договоров, но без права заключать новые договоры. Как
заметил американский посол Чарльз Де Лонг, «судя по всему, это было
посольство, которому не дали права что-либо решать, но посоветовали
консультироваться обо всем». Временное правительство, со своей стороны,
согласилось не делать новых назначений на высокие государственные посты и
регулярно информировать посольство о внутренних делах страны. Поскольку
миссия посольства частично заключалась в исследовании возможностей
адаптации западных институтов, временное правительство согласилось по
возможности воздерживаться от проведения серьезных внутренних реформ до
возвращения посольства. 12/11/1871 Сайго, Кидо, Ивакура и Сандзё
подписали по этому поводу формальное соглашение, и 12/11/1871 посольство
отправилось из Йокохама в Сан-Франциско.
Сайго поначалу
категорически возражал против отправки посольства и в дальнейшем
сохранил свое скептическое отношение к этому проекту. Ему казалось
странным, что временное правительство попросило отложить проведение
внутренних реформ, хотя, как всем было ясно, для пересмотра договоров
требовалось сделать именно это. В письме Кацура Сайго конкретно изложил
свои мысли о том, что иностранцам необходимо предоставить право
свободного проживания в Японии, а также разрешить заключение браков
между иностранцами и японцами. Миссия Ивакура исследует западные модели
для проведения этих реформ, но Сайго пообещал ничего не делать до ее
возвращения. Сайго считал это ненужным промедлением и называл себя
«страдающий опекун». Младшие члены временного правительства были еще
больше, чем Сайго, убеждены в том, что реформы не могут подождать, и
активно выступали за радикальные изменения. Таким образом, Сайго и
Сандзё оказались в положении председателей правительства радикальных
реформистов.
Министр юстиции Это Синпэй выдвинул один из самых
амбициозных и прогрессивных проектов проведения реформ. Он долго изучал
европейские законы и был убежден в том, что благосостояние западных
наций является следствием более совершенной правовой системы. В Японии,
утверждал он, запутанность и несправедливость закона означала, что любая
ссуда или продажа могла привести к длительной судебной тяжбе, и это
мешало развитию как сельского хозяйства, так и индустрии. Напротив, на
Западе законы являются строгими и ясными, благодаря чему люди имеют
возможность полностью посвящать себя бизнесу и, обогащаясь, делать
богатыми свои страны. Таким образом, Это предложил ввести новый
гражданский кодекс и систему судов, которые позволят японским подданным
чувствовать себя более защищенными в своих правах. Это, утверждал он,
является ключевым условием национального процветания. Такое же смелое
предложение пришло от министра образования Оки Такато, протеже Это. Оки
призвал немедленно сделать все необходимое для создания новой
государственной школьной системы, которая позволит каждому японскому
ребенку получить начальное образование.
Никто не оспаривал
потребность в проведении судебной и образовательной реформ, но эти
проекты были необычайно амбициозными и устрашающе дорогими. Стоимость
реформ вызвала оппозицию со стороны Иноуэ Каору, лидирующей фигуры в
министерстве финансов, который пытался решить трудную задачу составления
государственного бюджета. Упразднение княжеств привело к тому, что
бремя выплаты ежегодного содержания самураям легло на плечи центрального
правительства, но государство Мэйдзи до сих пор не имело современной
налоговой системы. Это означало, что в центральной казне была огромная
дыра, и Иноуэ не думал, что Япония сумеет найти достаточно средств для
немедленного создания национальной судебной системы или пяти тысяч
начальных школ, предложенных Оки. На самом деле цель Иноуэ была не менее
радикальной, чем у Это: он хотел, чтобы правительство создало бюджетный
избыток и сделало иену свободно конвертируемой валютой. В конце 1872
года Иноуэ предложил сократить расходы на образование с к (иен) 2
миллионов (около $2 миллионов) до к (йен) 1 миллиона, а расходы на
судебные нужды с... 960 000 до ку (иен) 450 000. Это вызвало
предсказуемо гневную реакцию со стороны Это, который пригрозил уйти в
отставку. Когда Сайго и Сандзё попытались успокоить Это, пообещав ему
пересмотреть бюджет, то в отставку уже пригрозил уйти Иноуэ.
Эта
внутренняя борьба была осложнена военной реформой. Военные готовились к
тому, чтобы начать призывать на службу простолюдинов и заменить самураев
современной национальной армией. Ввиду высокой стоимости призыва и
военной модернизации армия получила в 1873 году солидный бюджет в к
(иен) 8 миллионов, но эта немалая сумма почти полностью исчезла в
результате беззастенчивой коррупции. Например, в 1872 году Ямасироя
Васукэ, бывший самурай Тёсю, одолжил из военного бюджета... 150 000,
чтобы открыть текстильную фабрику. Когда его предприятие потерпело крах,
он одолжил еще денег и довел общую суму долга до к (иен) 600 000, после
чего сбежал в Европу. Похожий скандал разразился на следующий год,
когда Митани Санкуро, еще один коммерсант из Тёсю, растратил около к
(иен) 350 000. Эти скандалы указали на существование серьезных проблем в
военной администрации и подорвали авторитет командующего армией Ямагата
Аритомо. К 1873 году он утратил контроль над императорской гвардией,
когда бывшие самураи из Тёсю поставили под сомнение его честность и
способность командовать войсками.
Кроме этой борьбы внутри
временного правительства, постепенно усиливалось напряжение между
правительством и миссией Ивакура. Иноуэ, по-прежнему преисполненный
решимости сократить расходные статьи бюджета, предложил заменить
жалованье самураев правительственными займами. Содержание самураев
поглощало около половины государственного бюджета, и Иноуэ надеялся
полностью прекратить эти выплаты в течение ближайших шести лет. Сайго,
несмотря на свою сентиментальную привязанность к традициям, признал
разумность плана Иноуэ и поддержал его программу в письме к Окубо. Но
план Иноуэ вызвал ожесточенное сопротивление со стороны миссии Ивакура.
Ивакура заявил, что этот план «слишком жесток», а Кидо пожаловался на
то, что от самураев требуют слишком больших жертв. Их оппозиция была
основана больше на власти, чем на принципе. Сайго и Кидо обсуждали
необходимость отмены содержания самураев, и на самом деле члены миссии
Ивакура после своего возвращения взяли предложение Иноуэ за основание
для соответствующей реформы. Но члены миссии не хотели обсуждать детали
реформы на полпути своего кругосветного путешествия.
Сайго делал
все, что мог, чтобы сгладить эти противоречия, но по своему характеру он
не был искусным администратором. Главными достоинствами Сайго, как
политика, были его честность и харизма, а не способность находить
бюрократический консенсус или перечерчивать четкие административные
границы. В глубине души Сайго был против повсеместного бюрократического
планирования. В свете его понимания конфуцианства, главная задача
правительственной элиты состояла в том, чтобы предоставить общее
моральное руководство, а не вводить мелочное правовое регулирование. По
мнению Сайго, детальные правила коммерции, образования и закона — это те
вещи, которые следует оставить на усмотрение функционеров нижнего ранга
или самого населения. Как он написал в 1870 году, государству
необходимо установить законы, но еще более важно культивировать
добродетель, с тем чтобы люди в своих поступках руководствовались
«преданностью, сыновней почтительностью, гуманностью и любовью». В таком
случае отпадет всякая необходимость в подробном правовом кодексе. Таким
образом, большую часть 1872 и 1873 годов Сайго председательствовал над
тем, что он сам считал маловажными дискуссиями.
Отчужденность
Сайго приводила в отчаяние его коллег по временному правительству.
Например, Окума Сингэнобу описал в своих мемуарах, как недостаток
интереса Сайго к политике подрывал работу правительства:
«Когда
наступал перерыв на обед, Сайго и Итагаки спешили удалиться в приемную.
После этого они проводили время, ведя несущественные разговоры, и почти
никогда не возвращались в кабинет, где проходило совещание. В редких
случаях, когда за ними посылали, их все-таки удавалось вернуть. Все их
разговоры неизбежно заканчивались обсуждением известных сражений, о чем
они оба могли говорить часами, борьбы сумо или же охоты и рыбалки».
Окума, вполне обоснованно, считал позицию Сайго глубоко безответственной.
Ограниченные
способности Сайго в деле управления временным правительством были еще
больше ослаблены непрерывными тирадами Симадзу Хисамицу. Несмотря на
многократные приглашения прибыть в Токио и занять символический пост в
новом правительстве, Хисамицу отказывался и оставался в Сацума, где он
продолжал критиковать правительство и сеять недовольство среди местных
самураев. В конце 1873 года, раздраженный упразднением княжеств,
Хисамицу начал требовать, чтобы его назничали губернатором префектуры.
Сайго был потрясен и испуган требованиями Хисамицу. Назначение Хисамицу в
качестве губернатора Кагосима, заметил он, подорвет основу хайхан
ти-кен и вызовет серьезные потрясения в стране. Сайго не хотел открыто
противостоять своему господину, но он боялся, что требование Хисамицу
создаст угрозу государству Мэйдзи, поэтому он тайно сотрудничал с Кацура
Хисатакэ и Сандзё, чтобы блокировать требование Хисамицу. Сайго все это
очень не нравилось, поскольку он подозревал, что план Хисамицу — это
всего лишь предлог отложить свой официальный визит в Токио.
Сайго
считал, что Хисамицу не воспринимает серьезно приказы императора. Хотя
Хисамицу в конечном итоге отказался от своего плана стать губернатором,
он продолжал выступать против политики центрального правительства.
Возражения Хисамицу варьировались от серьезных до мелочных. Он был
возмущен тем, что новое правительство лишило класс даймё власти и
упразднило традиционные разграничения между самураями и простолюдинами.
Но он также протестовал против принятия западной одежды, не позволяющей
четко отличать благородных людей от низкорожденных; против образования
женщин, что он рассматривал как нарушение ортодоксальных правил; и
против браков между простолюдинами и членами самурайского сословия,
которые он считал скандальными.
Выпады Хисамицу углубили
внутренний конфликт Сайго между его обязательствами перед императором и
долгом перед Симадзу. Его положение усугублялось тем обстоятельством,
что он начал почитать императора Мэйдзи с той же страстью, которую
когда-то берег для Нариакира. Император, писал он в письме своему дяде
от 11/12/1871, был энергичным, умным, прилежным и доступным. Сайго
испытывал благоговейный трепет от того, что император три раза в месяц
приглашал его с ним отобедать и обсудить политические вопросы. «Его
величество полностью отказался от высокомерных и властных манер
[прошлого], благодаря чему господин и вассал теперь имеют возможность
наслаждаться близкими, личными отношениями». Разумеется, Сайго
изначально был готов к тому, чтобы восхвалять нового японского монарха,
но даже западные наблюдатели достаточно благосклонно отзывались о
Муцухито.
Уильям Уиллис, британский хирург, который встречался с
императором в 1872 году, отметил, что это «несколько холодный», но
«вполне здравомыслящий человек». Однако для Сайго спокойствие и
учтивость императора имели первостепенное значение, и он перенес на свои
отношения с императором Мэйдзи идеализированную модель взаимоотношений
между господином и императором, которую он описывал Кацура в 1869 году.
Внутренний
конфликт Сайго усилился 6/1872, в ходе поездки императора по юго-западу
страны. Сайго был членом большой свиты, и при других обстоятельствах
визит императора в Кагосима мог бы стать звездным часом в его карьере.
Вместо этого Сайго мучился из-за растущего напряжения между Хисамицу и
императорским государством. 19/6/1872, за три дня до той даты, на
которую был назначен визит императора в Кагосима, Сайго сломался.
Отбытие императора из Кума-мото было отложено из-за ошибки в расписании,
и Сайго, стоя в императорской гостиной, публично отчитал будущего
адмирала Кавамура Сумиёси за его некомпетентность. После этого Сайго
перенес свой гнев на арбуз, который был выброшен в сад и разбит
вдребезги. Император при этом находился поблизости, и, согласно легенде,
его забрызгало соком арбуза, но это его не обидело, а скорее
даже.позабавило. Данный инцидент, момент проявления искренней
лояльности, нарушивший размеренное течение замкнутой жизни императора,
стал одной из самых любимых его историй.
Прибытие императорской
процессии в Кагосима внешне прошло абсолютно гладко. 22/6 императора
приветствовал пушечный салют и военный парад, после чего у него
состоялась ничем не примечательная встреча с Хисамицу. На протяжении
последующих десяти дней император посетил целый ряд местных
достопримечательностей, среди которых были деревня, изготавливающая
традиционную керамику, текстильная фабрика и медицинский колледж,
которым руководил британский хирург Уильям Уиллис. Единственную
проблему, судя по всему, создали капризы погоды, которая внесла
некоторые изменения в протокол и задержала отбытие посольства. Но тем не
менее 2/7/1872 император отбыл в Токио без всяких происшествий. Однако,
в тайне от Сайго, 28/6 Хисамицу встретился с императорским придворным
Токудайдзи Санэнори и передал ему свой меморандум, наполненный горькими
обвинениями. Политика правительства, заявлял Хисамицу, своей «вызывающей
бесцеремонностью» унижала императорское государство. Если ее оставить
без изменений, то эта политика приведет к тому, что Япония станет
колонией «варварских наций». Чтобы остановить эту катастрофу, Хисамицу
советовал вернуться к традициям. Различия между людьми высокого и
низкого происхождения необходимо сохранять, одежда должна быть строго
регламентированной, а образовательные стандарты следует вернуть к
традиционным.
Меморандум Хисамицу представлял собой общую атаку
на государство Мэйдзи, и, по сути, он призывал к отказу от «Присяги на
хартии» от 3/1863. Особой статьей Хисамицу выделил свою обиду на Сайго и
Окубо. Он потребовал их отставки из правительства Мэйдзи и заявил, что
не появится в Токио до тех пор, пока его требования не будут выполнены.
Поскольку Окубо в тот момент готовился покинуть Бостон, чтобы отплыть в
Англию, главной мишенью Хисамицу стал Сайго.
Когда, по
возвращении в Токио, Сайго узнал о демарше Хисамицу, он был потрясен
действиями своего господина. «Заслуживает крайнего сожаления», написал
он в письме Окубо от 12/8/1872, что недовольство Хисамицу стало
достоянием общественности. и хотя Сайго не сомневался в том, что
императорский двор проигнорирует требования Хисамицу, он тем не менее не
знал, как ему справиться с этой проблемой. Он признался Окубо в том,
что чувствует себе утомленным выпадами Хисамицу. К началу 11/1872 Сайго
решил вернуться в Кагосима, чтобы успокоить Хисамицу, и по прибытии
направил ему формальное извинение за то, что не смог найти время
попросить у него аудиенции в ходе императорского визита в начале года.
Однако Хисамицу был не в настроении позволять себя успокаивать, и он
использовал визит Сайго как возможность отчитать его за неповиновение,
неверность и стремление к самовозвеличиванию. Сайго был глубоко возмущен
абсурдными обвинениями своего господина, но такое же сильное
беспокойство у него вызывал политический климат в Сацума. «Настроения в
Сацума, — писал он Курода Киётака 1/12/1872, — заметно отличаются от
настроений в других частях страны, и ситуация ухудшается с каждым днем».
Люди теперь не хотят говорить ни о чем, кроме своих обязательств перед
Сацума, и это, предсказывал Сайго, несомненно, приведет к появлению
серьезных проблем в будущем. Ввиду неостывающего гнева Хисамицу и этих
зловещих политических признаков Сайго решил продлить свое пребывание в
Кагосима.
Через месяц после того, как было написано письмо
Курода, Сайго отмечал расставание с традиционным японским календарем.
11/1872 правительство издало указ о принятии григорианского календаря,
вступающий в действие с 3/12/1872. Эта реформа исключила почти четыре
месяца из конца года. Дата 3/12/1872 стала 1 января 1873 года, и
традиционный японский Новый год пришелся на 28 января. Несмотря на
странное ощущение от «потери» месяца, Сайго был не в настроении
критиковать новый календарь. На фоне бесконечных тирад Хисамицу Сайго не
хотел громогласно заявлять о своей собственной любви к традициям.
Вместо этого он описал сельскую местность как хранилище японских
традиций:
С давних пор это был день для встречи Нового года. Как
солнечный календарь достигнет глухих отдаленных деревень? Снег говорит о
приближении щедрого года, и стариков почитают, как сокровище каждой
семьи. Как радостны крики деревенской детворы!
Здесь Сайго
выражает осторожный оптимизм, который позволял ему поддерживать такое
количество радикальных реформ государства Мэйдзи. Сайго был уверен, что
самые важные традиции, такие, как почитание стариков, сохранятся даже
при новом календаре.
Главная | 
